Виховна робота

Виховна година. ДЕ ХОВАЄТЬСЯ ЩАСТЯ?

Надо уметь жить и пользоваться жизнью,

опираясь на то, что есть в данный момент,

а не обижаясь на то, чего нет. Ведь времени,

потерянного на недовольство,

никто и ничто не вернет.

П. Флоренский

Мета: 

- освоєння етичного поняття «щастя»;

- довести, що дійсне щастя в допомозі іншим;

- виховувати прагнення до дійсного щастя. 

Обладнання: 

- листи  паперу зі списком цінностей, записки з різними дарами, ручки;

- музичний центр, диск Світлани Копилової «Притчи-2. Кисточка в Божьих руках».

Хід заняття 

Вступне слово вчителя 

Сьогодні на занятті ми з вами спробуємо знайти щастя. Спочатку з'ясуємо, в чому воно полягає.  

Практичні завдання

1. Роздайте дітям листи паперу із списком цінностей. Наприклад: щаслива сім'я, великий будинок, дорога машина, здоров'я, гарна освіта, гроші, справжня любов, друзі, віра в Бога, красива зовнішність, розум, упевненість в собі. Запропонуйте розташувати їх в порядку значущості і пояснити свій вибір.

2. Із запропонованих записок з різними дарами, які можуть дістатися вам в житті, виберіть наздогад одну і розкажіть, що ви робитимете, якщо цей дар дістанеться вам. Приклади записок: щаслива сім'я, великий будинок, дорога машина, здоров'я, гарна освіта, здоров'я, гроші, справжня любов, друзі, віра в Бога, красива зовнішність, розум, упевненість в собі, прекрасний голос, уміння шити красивий одяг, уміння добре готувати, уміння писати цікаві статті, книги і так далі.

Читання притчі Віктора Кротова «Киоск, в котором было все»

з подальшим обговоренням

Послухайте притчу.

Гуляла семья в лесу и сбилась с дороги. Видят – киоск на поляне. С надписью «У нас есть все».

Купили они папе пилу для камней, маме платье, меняющее цвет по настроению, а дочке растущую куклу. Ушли довольные.

А продавец загрустил. Опять не понадобились ни фонтанчик радости, ни счастье небывалое, ни изобретательский шлем. Надо хоть пыль с них стереть…

Питання:

А що б ви придбали в такому кіоску? 

Слово вчителя з елементами бесіди 

Древній римський поет Горацій одного дня з подивом промовив:

Что за причина тому… что какую бы долю

Нам ни послала судьба,  и какую б ни выбрали сами,

Редкий доволен и всякий завидует доле другого?

Що потрібно людині для щастя? Для когось щастя — це одружитися на дівчині своєї мрії; для когось щастя ототожнюється з ароматом успіху і матеріального достатку; хтось бачить себе щасливим в оточенні друзів.

Скажіть, ви щаслива людина? Чому? Що приносить вам радість?

Які якості допомагають людині стати щасливим?

Послухайте казку «Пісня про щастя»

Читання казки Марії Скребцової «Пісня про щастя»

з подальшим обговоренням

Жив собі олень. Він жив у великому лісі, на березі найчистішого озера. У цьому озері була найкришталевіша на землі вода. У ньому, як в дзеркалі, відбивалися дерева і скелі, зірки і хмари. Відбивалися в ньому і чудові роги оленя. Роги його були такими прекрасними, що лісові птахи, плутаючи їх з гілками гарних дерев, сідали на них цілими зграями. А коли птахи знаходять для себе гарні і зручні гілки, вони починають співати. І немає цим пісням кінця...

Так і жив олень, носячи на рогах своїх зграї птахів, що співать. Жив і радів життю. Хто не любить пісень? Там, де він з'являвся, пісні звучали, не замовкаючи. Тому всі в лісі з нетерпінням чекали його появи. Будь-який смуток розвіювався, будь-яке горе зменшувалося, коли мешканці лісу зустрічали оленя. І прозвали його оленем Щастя.

Але якось трапилося нещастя. Оленя вбили мисливці, убили, звичайно, через прекрасні роги. Як тільки олень упав, тисячі птахів злетілися і опустилися на його мертве тіло...     

Ліс ніколи не бачив такого скупчення птахів. І птахи почали співати. Це була найсумніша пісня на землі. Вона звучала над лісом і озером, над сусідніми полями і луками, над селами і містами, над морями й океанами, над усію безкрайньою землею. Всі люди на землі почули цю пісню. Птахи все співали і співали, і до їхнього співу приєдналося все птаство світу. І стала вся земля співаючою. Тоді ожив олень. Струснув міцними рогами і злетів над землею, подібно птахові. Він летів, підтримуваний тисячами птахів. Там, де він пролітав, наповнювалася земля щастям. І люди починали співати, подібно птахам.

Пішли вони в ліси і луки, долини і поля, до рік і озер, до морів і океанів, щоб поклонитися від усієї душі чудесам створеним, багатствам незчисленним, творінням безконечним землі своєї неосяжної. Йшли вони дорогами і співали. І зливалися людські пісні з пташиними. А в недосяжній вишині летів олень, що ніс щастя на своїх прекрасних міцних рогах і охороняв його, як зіницю ока...

Питання:

Як ви гадаєте, про що співали птахи на рогах оленя? 

Чому птахи не змирилися із загибеллю оленя? 

Що було б із землею, якби олень Щастя так і не ожив? 

Що змінилося в душах людей під впливом співу птахів?

У Евангелії сказано: «жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (Лк 12, 15). Як ви розумієте цей вислів? (Відповіді дітей)

Чи завжди багаті люди щасливі? Чому? (Відповіді дітей)

Послухайте притчу. 

Читання притчі Віктора Кротова «Шик Пшику»

Богатый Пшик любил шик. Одевался с шиком. Ездил с шиком. Гостей принимал с шиком.

А уж с каким шиком его хоронили!..

И на том свете торжественно встретили. Только попросили от шика отскрестись. Там он ни к чему.

Отскребался Пшик, отскребался – ох, сколько отскреб!

Смотрят: целая гора шика, а Пшика не видно. Так и не отыскали его.

Прослуховування пісні Світлани Копилової «Богатый и бедный»

з подальшим обговоренням

А зараз послухайте пісню автора-виконавця Світлани Копилової «Богатый и бедный».

1.   Отец семьи богатой в деревню сына взял:

Пусть мальчик жизнь увидит без иллюзий.

Ему хотелось, чтобы сынишка осознал,

Насколько могут бедными быть люди.

Они пробыли сутки в семье у бедняка,

Отец его спросил по возвращеньи,

Понравилось ли сыну, и понял ли он, как

Бедны бывают люди в наше время.

2. -Понравилось, конечно! – сынишка отвечал,

Отец спросил: «Чему ты научился?»

-Таких людей хороших я, папа, не встречал,

И как они богаты – удивился:

У нас одна собака, у них – четыре пса,

У нас бассейн, у них – морская бухта,

У нас есть сад, у них же – бескрайние леса,

И нас мне стало жалко почему-то…

3.  Не потому, что светят в саду нам фонари,

А их просторы звёзды освещают…

Они готовы Бога за всё благодарить,

А нам всегда чего-то не хватает…

Теперь я знаю, папа, насколько мы бедны!

Отец, когда слова услышал эти, -

Лишился дара речи и явно приуныл,

Но так и не нашёлся, что ответить.

А мой отец, касаясь вопросов бытия,

Одной молитве учит неизменно:

Благодарю за то, что имею в жизни я

И трижды – за всё то, что не имею!

У пісні є такі слова:

«Они готовы Бога за всё благодарить,

А нам всегда чего-то не хватает…».

Як ви їх розумієте? (Відповіді дітей) (Постійно зростаючі бажання людини неможливо задовольнити. Вона завжди залишається нещасною, якщо прагне не того, до чого покликана.) 

Прослуховування пісні Світлани Копилової «Брошенный камень»

з подальшим обговоренням

Послухайте ще одну пісню автора «Брошенный камень»

1.   Была у молодого человека

Заветная и давняя мечта.

Он с нею засыпал, смыкая веки,

И просыпался с нею он всегда.

Мечтал он накопить побольше денег

И новенький купить автомобиль.

И вот однажды он на самом деле

Заветную мечту осуществил.

2.  Автомобиль блестящий и красивый

Бесшумно по дороге проезжал,

Как вдруг рукой мальчишеской ретивой

В машину камень брошенный попал.

Водитель видел этих негодяев:

Они ему махали перед тем.

И, сдав назад, он вдруг услышал: «Дядя!

Простите, дядя, я скажу, зачем…

3.  Мой брат упал, он в инвалидном кресле,

Кювет глубок, и не хватает сил…

А вы, как все, проехали бы если

Я камнем вам в капот не запустил».

Водитель растерялся: «Вы давно тут?»

- Мы выбраться не можем три часа,

А брат мой повредил серьёзно ногу,

К тому же, надвигается гроза…

4.  Он подошёл к кювету и увидел –

И сердце сжалось, словно дало сбой –

В больших глазах мальчишки-инвалида

Таилась немальчишеская боль.

И вызволив ребёнка в одночасье,

На мысли вдруг такой себя поймал,

Что, как сейчас, он не был даже счастлив,

Когда свою машину покупал.

5. Была у молодого человека

Заветная и давняя мечта.

Он с нею засыпал, смыкая он веки,

И просыпался с нею он всегда.

Но вмятину не стал чинить он, чтобы

Урок с мальчишкой не был им забыт:

Что если ты не хочешь слышать шёпот, -

В тебя однажды камень полетит.

У пісні є такі слова:  

«И вызволив ребёнка в одночасье,

На мысли вдруг такой себя поймал,

Что, как сейчас, он не был даже счастлив,

Когда свою машину покупал».

Як ви їх розумієте? 

Підсумкове слово вчителя

В Евангелії сказано: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21). Якщо ваш скарб в досягненні комфорту, то і серце ваше буде обтяжене новими мобільними телефонами, телевізорами, машинами і так далі.

А можна в серці поселити любов. Адже щастя – це стан коханої і одночасно люблячої людини. Якщо чоловік гаряче любить свою дружину, а дружина – чоловіка, то вони щасливі. Якщо діти люблять батьків, а батьки – дітей, вони щасливі. Адже коли в твоєму серці любов, і ти знаєш, що тебе люблять, то у тебе є все – повнота життя, радість, щастя. Така любов сильніша за всі незгоди, що зустрічаються, оскільки незгоди діють з боку, а любов зігріває серце зсередини. Серце – це не просто тілесний орган, а серцевина людської душі. Стан серця – дзеркало внутрішнього світу людини. Воно може сяяти як сонце, подаючи світло та тепло оточуючим, а може уподібнюватися чорній дірі, здатній лише поглинати все на своєму шляху.  Серце – це вівтар нашої душі, а вівтар завжди чомусь присвячується. Присвятіть його любові до ближніх, і ви зробите їх і себе щасливими. 

А можна присвятити серце Богові:

Как счастлив тот, кто верит свято

В ученье чистое Христа.

Его душа, как даль заката,

И безмятежна, и чиста.

Всем сердцем ощущая Бога,

Влекомый к светлым небесам.

Он говорит: «Где Бог – там счастье,

Бог в Небесах – и счастье там».

Виховна година. ЖІНОЧА РОЗМОВА

(по однойменному оповіданню В.Г. Распутіна)

Мета: 

- навести на роздум про роль і покликання жінки;

- виховувати у дівчат жіночість, жертовність.   

Хід заняття

Тема нашого сьогоднішнього заняття - «Жіноча розмова». Жіноча розмова -  це і обмін думками, і роздуми про жіночу долю: про щастя, любов, сенс життя. У народі говорять: «На помилках вчаться». Як правило, на своїх. Кожна людина свій досвід напрацьовує самостійно, проходячи через власні помилки, провину і подвиги. Чому? Чи можливий діалог — обмін досвідом між поколіннями? (Відповіді дітей)

Валентин Григорович Распутін - один з тих письменників, які завжди в центрі гострих проблем. У одній зі своїх розповідей він стосується і цієї теми. Розповідь так і називається – «Жіноча розмова».  Починається розповідь так: «В деревне у бабушки посреди зимы Вика оказалась не по своей доброй воле. В шестнадцать годочков пришлось делать аборт. Связалась с компанией, а с компанией хоть к лешему на рога. Бросила школу, стала пропадать из дому, закрутилась, закрутилась... пока хватились, выхватили из карусели — уже наживлённая, уже караул кричи. Дали неделю после больницы отлежаться, а потом запряг отец свою старенькую «Ниву» — и, пока не опомнилась, к бабушке на высылку, на перевоспитание. И вот второй месяц перевоспитывается, мается: подружек не ищет, телевизора у бабушки нет, сбегает за хлебом, занесёт в избу дров-воды — и в кровать за книжку».

До цього моменту ніхто не зумів підібрати ключик до душі Віки. Та і ніколи зробити це в загальному гоні.

Що ж вдає із себе Віка? Віка - це росла, налита діва 16 років, але з дитячим «умишком», «голова отстает», як говорить її бабуся Наталья, «задает вопросы там, где пора жить своим умом», «скажешь сделает, не скажешь – не догадается». «Затаенная какая – то девка, тихоомутная». Говорить вона мало, фрази короткі, рішучі. Часто говорить нехотя. Її важко витягнути на розмову, вона вся в собі. «Распахнутые серые глаза на крупном смуглом лице смотрят подолгу и без прищура, а видят ли они что — не понять».

 Її співбесідниця, рідна бабуся Наталія, прожила довге і важке життя. «Я древняя старуха, столько годов прожила, что на две могилы хватит», говорить вона про себе. У 18 років «перешила старое платье под новое» і в голодний рік вийшла невінчана заміж. І ось ці різновікові, рідні по крові жінки, що живуть під єдиним дахом, заводять розмову про життя.

«В этот вечер не спалось. Бывает же так: как из природы томление находит, как неоконченное что-то, зацепившееся не даёт отпущения ко сну. Вздыхала, ворочалась Наталья; постанывала, крутилась Вика, то принималась играть с котёнком, то сбрасывала его на пол…

Нет, не брал сон, ни в какую не брал. Истомившись, бабушка и внучка продолжали переговариваться. Днём Наталья получила письмо от сына, Викиного отца. Читала Вика: собирается отец быть с досмотром. Из-за письма-то, должно быть, и не могло сморить ни одну, ни другую.

— Уеду, — ещё днём нацелилась Вика и теперь повторила: — Уеду с ним. Больше не останусь.

— Надоело, выходит, со мной, со старухой?

— А-а, всё надоело.

— Ишо жить не начала, а уж всё надоело. Что это вы такие расхлябы — без интереса к жизни?

— Почему без интереса? — то ли утомлённо, толи раздражённо отозвалась Вика. — Интерес есть...

— Интерес есть — скорей бы съесть. Только-только в дверку скребутся, где люди живут, ауж надоело!.. В дырку замочную разглядели, что не так живут... не по той моде. А по своей-то моде... ну и что — хорошо выходит?

— Надоело. Спи, бабуля.

— Так ежели бы уснулось... — Наталья завздыхала, завздыхала. — Ну и что? — не отступала она. — Не тошно теперь?

— Тошно... Да что тошно-то? — вдруг спохватилась Вика и села в кровати. — Что?

— Ты говоришь: уедешь, — отвечала Наталья, — а мы с тобой ни разу и не поговорили. Не сказала ты мне: еройство у тебя это было али грех? Как ты сама-то на себя смотришь? Такую потрату на себя приняла!

— Да не это теперь, не это!.. Что ты мне свою старину! Проходили!

— Куда проходили?

— В первом классе проходили. Всё теперь не так. Сейчас важно, чтобы женщина была лидер.

— Это кто ж такая? — Наталья от удивления стала подскребаться к подушке и облокотилась на неё, чтобы лучше видеть и слышать Вику.

— Не знаешь, кто такая лидер? Ну, бабушка, тебе хоть снова жить начинай. Лидер — это она ни от кого не зависит, а от неё все зависят. Все бегают за ней, обойтись без неё не могут.

— А живёт-то она со своим мужиком, нет? — Всё равно ничего не понять, но хоть это-то понять Наталье надо было.

Вика споткнулась в растерянности:

— Когда ка-ак... Это не обязательно.

— Ну прямо совсем полная воля. Как у собак. Господи! — просто, как через стенку, обратилась Наталья, не натягивая голоса. — Ох-ох-ох тут у нас. Прямо ох-ох-ох...

Вика взвизгнула: котёнок оцарапал ей палец и пулей метнулся сквозь прутчатую спинку кровати на сундук и там, выпластавшись, затаился. Слышно было, как Вика, причмокивая, отсасывает кровь.

— А почему говорят: целомудрие? — спросила вдруг она. — Какое там мудрие? Ты слышишь, бабушка?

— Слышу. Это не про вас.

— А ты скажи.

— Самое мудрие, — сердито начала Наталья. — С умом штанишки не скидывают. — Она умолкла: продолжать, не продолжать? Но рядом совсем было то, что могла она сказать, искать не надо. Пусть слышит девчонка — кто ещё об этом ей скажет. — К нему прижаться потом надо, к родному-то мужику, к суженому-то. Прижаться надо, поплакать сладкими слезами. А как иначе: всё честь по чести, по закону, по сговору. А не по обнюшке. Вся тута, как Божий сосуд: пей, муженёк, для тебя налита. Для тебя взросла, всюю себя по капельке, по зёрнышку для тебя сневестила. Потронься: какая лаская, да чистая, да звонкая, без единой без трещинки, какая белая, да глядистая, да сладкая! Божья сласть, по благословению. Свой — он и есть свой. И запах свой, и голос, и приласка не грубая, как раз по тебе. Всё у него для тебя приготовлено, нигде не растеряно. А у тебя для него. Всё так приготовлено, чтоб перелиться друг в дружку, засладить, заквасить собой на всю жизнь.

— Что это ты в рифму-то?! Как заучила! — перебила Вика.

— Что в склад? Не знаю... под душу завсегда поётся.

— Как будто раньше не было таких... кто не в первый раз.

— Были, как не были. И девьи детки были.

— Как это?

— Кто в девичестве принёс. Необмуженная. До сроку. Были, были, Вихтория, внученька ты моя бедовая, — с истомой, освобождая грудь, шумно вздохнула Наталья. — Были такие нетерпии. И взамуж потом выходили. А бывало, что и жили хорошо в замужестве. Но ты-то с лежи супружьей поднялась искриночкой, звёздочкой, чтоб ходить и без никакой крадучи светить. Ты хозяйка там, сариса. К тебе просются, а не ты просишься за-ра-ди Бога. А она — со страхом идёт, со скорбию. Чуть что не так — вспомнится ей, выкорится, что надкушенную взял. Будь она самая добрая баба, а раскол в ей, терния...

— Трения?

— И трения, и терния. Это уж надо сразу при сговоре не таиться: я такая, был грех. Есть добрые мужики...

— Ой, да кто сейчас на это смотрит, — с раздражением отвечала Вика и заскрипела кроватью.

— Ну, ежели не смотрите — ваше дело. Теперь всё ваше дело, нашего дела не осталось. Тебе лучше знать.

И замолчали, каждая со своей правдой. А какая у девчонки правда? Упрямится, и только. Как и во всяком недозрелом плоду кислоты много.

За окном просквозил мотоцикл с оглушительным рёвом, кто-то встречь ему крикнул. И опять тихо. Наталья бочком подъелозилась к спинке кровати и отвела рукой занавеску. Ещё светлее стало в спальне — отцеженным, слюдянистым светом…

Не сразу, через молчание, через вздохи, совсем по-бабьи:

— А у вас как с дедушкой было?

Наталья далеко была, не поняла:

— С дедушкой? Что было?

— Ну, как в первый раз сходились? Или ты забыла?

Наталья вздохнула так, что показалось — поднялась с кровати. Пришлось во-он откуда возвращаться, чтобы собраться с памятью. И сказала без радости, без чувства:

— Мы невенчанные легли. Это уж хорошего мало. Повенчаться к той поре негде было, церквы посбивали.

Взяла я под крылышко свои восемнадцать годочков, перешила старое платье под новое — вот и вся невеста. Год голодный стоял. Выходили в деревне и в шестнадцать годочков, как тебе... Так выходили доспевать в мужних руках, под прибором... — Наталья сбилась и умолкла.

— Ну и что с дедушкой-то? — настаивала Вика.

— А что с дедушкой... Жили и жили до самой войны. У нас в заводе не было, чтоб нежности друг дружке говорить. Взгляда хватало, прикасанья. Я его до каждой чутельки знала.

— У вас и способов не было...

— Чего это? — слабо удивилась Наталья. — Ты, Вих-тория, не рожала... Как пойдёт дитёнок, волчица и та в разум возьмёт, как ему помогчи. Без дохторов, без книжек. Бабки и дедки из глубоких глубин укажут.

У людей пожеланье, угаданье друг к дружке должно быть, как любиться, обзаимность учит.

Тяготение такое. У бабы завсегда: встронь один секрет, а под ним — ещё двадцать пять. А она и сама про них знать не знала.

— Это правильно, — подтвердила Вика. А уж что подтверждала — надо было догадываться. — Женщина теперь сильнее. Она вообще на первый план выходит.

— Да не надо сильнее. Надо любее. Любее любой.

— Бабушка, ты опять отстала, ты по старым понятиям живёшь. Женщина сейчас ценится... та женщина ценится, которая целе-устремлённая.

— Куда стреленая?

— Не стреленая. Целе-устрем-лённая. Понимаешь?

— Рот разинешь, — кивала Наталья, — так и стрелют, в самую цель. Об чём я с тобой всюю ночь и толкую. Такие меткачи пошли...

Вика с досады саданула ногой по спинке кровати и ушибла ногу, утянула её под одеяло.

— Ты совсем, что ли, безграмотная? — охала она. — Почему не понимаешь-то? Целе-устрем-лённая — это значит идёт к цели. Поставит перед собой цель и добивается.А чтобы добиться, надо такой характер иметь... сильный.

Устраиваясь удобнее, расшевелив голосистые пружины кровати, Наталья замолчала.

— Ну и что, — сказала потом она. — И такие были. Самые разнесчастные бабы. Это собака такая есть, гончая порода называется. Поджарая, вытянутая, морда вострая. Дадут ей на обнюшку эту, цель-то, она и взовьётся. И гонит, и гонит, свету не взвидя, и гонит, и гонит. Покуль сама из себя не выскочит. Глядь: хвост в стороне, нос в стороне, и ничегошеньки вместе.

— Бабушка, ну ты и артистка! При чём здесь гончая?

И где ты видала гончую? У вас её здесь быть не может.

— По тиливизиру видала, — смиренно отвечала Наталья. — К Наде, к соседке, когда схожу вечером на чай, у ней тиливизир. Всё-то всё кажет. Такой проказливый, прямо беда.

— И гончую там видала?

— И гончую, и эту, про которую ты говоришь... целеустремлённую... Как есть гончая на задних лапах. Ни кожи, ни рожи. Выдохнется при такой гоньбе — кому она нужна? Нет, Вихтория, не завидуй. Баба своей бабьей породы должна быть. У тебя тела хорошая, сдобная. Доброе сердце любит такую телу.

— Всё не о том ты, — задумчиво отвечала Вика. — Всё теперь не так.

Котёнок спрыгнул с её кровати, выгибая спинку, с поднятым хвостом вышагал на середину комнаты и, пригнув голову, уставился на окно, за которым поверх занавески играло ночное яркое небо. Звёздный натёк застлал всю комнату, чуть пригашая углы, и в нём хорошо было видно, как котёнок поворачивает мордочку то к одному окну, то к другому, видна была вздыбившаяся пепельная шёрстка и то, как он пятится, как неслышно бежит в кухню.

— Не о том, — согласилась с внучкой Наталья. «Хочешь не хочешь, а надо сознаваться: всё тепери не так. На холодный ветер, как собачонку, выгнали человека, и гонит его какая-то сила, гонит, никак не даст остановиться. Самая жизнь гончей породы. А он уж и привык, ему другого и не надо. Только на бегу и кажется ему, что он живет. А как остановится — страшно. Видно, как всё кругом перекошено, перекручено...»

— Тебя об одном спрашиваешь, ты о другом, — с обидой сказала Вика, не отставая: что-то зацепило её в этом разговоре, чем-то ей хотелось успокоить себя.

— Про дедушку-то? — вспомнила Наталья. — Ну так а что про дедушку. Твой-то дедушка и не тот был, с которым я до войны жила...

— Как не тот? — поразилась Вика.

— Ну а как ему быть тому, если того на войне убили, а твой отец опосле войны рождённый? Ни того, ни другого давно уж нету, но сначала-то был один, а уж потом другой. Сначала Николай был, мы с ним эту избёнку, как сошлись и отделились от стариков, в лето поставили. Здесь дядья твои, Степан да Василий, родились, Николаевичи. Отсюда он, первый-то дедушка, на войну ушёл. А второго дедушку, твоего-то, он же, Николай, мне сюда послал.

— Как сюда послал? Ты что говоришь-то, бабушка? — Вика рванула кровать, как гармонь, и уселась, наваливаясь на спинку и подбивая под себя подушку. — Ты расскажи.

Что делать: заговорила — надо рассказывать. Наталья подозревала, что младшие её внуки мало что знают о ней. Одного совсем не привозили в деревню, Вика же была здесь лет пять назад, и неизвестно когда приехала бы снова, если бы не эта история. Знают только: деревенская бабушка; вторая бабушка была городской. Подозревают, что деревенской бабушке полагался деревенский дедушка, но его так давно не было, что о нём и не вспоминали. Легче было вспоминать того, первого, о нём хоть слава осталась: погиб на фронте.

— Как он мог прислать, если он погиб? — И голос звонче сделался у Вики, выдавая нетерпение, и кровать под нею наигрывала не переставая. — И как это вообще можно — прислать?

— Вот так, — подтвердила Наталья и покивала себе. — Чего только в жизни не состроится. Ко мне Дуся на чай ходит... знаешь Дусю?

—  Ну.

— Она опосле войны у родной сестры мужика отбила. У старшей сестры, у той уж двое ребятишек было, а не посмотрела ни на что, увела. Мужик смиренный, а взыграл, поддался. Та была путная баба, а у Дуси всё мимо рук, всё поперёк дела. Ни ребятишек не родила, ни по хозяйству прибраться... охальница, рюмочница... Ну как нарочно, одно к одному. И терпел мужик, сам стряпал, сам корову доил. Теперь уж и его нет, и сестры не стало, а Дуся к тем же ребятам, которых она без отца оставила, ездит в город родниться, помочь от них берёт.

Приходит позавчера ко мне: «Наталья, я в городу была, окрестилася. Потеперь спасаюсь». — «Тебе спасаться до-олгонько надо, — говорю ей. — Не андел».

— Бабушка! — вскричала Вика. — Тебя куда опять понесло? Мне не интересно про твою Дусю, ты про себя, про себя. Про второго дедушку.

— Ворочаюсь, ворочаюсь, — согласилась Наталья, вздыхая. — Я тоже стала — куда понесёт. Ну, слушай.

С Николаем я прожила шесть годов. Хорошо жили. Он был мужик твёрдый. Твёрдый, но не упрямый... ежели где моя правда, он понимал. За ним легко было жить.Знаешь, что и на столе будет, и во дворе, и справа для ребятишек. Меня, если по-ранешному говорить, любил. Остановит другой раз глаза и смотрит на меня, хорошо так смотрит... А я уж замечу и ну перед ним показ устраивать, молодой-то было чем похвалиться.

— И чем ты хвалилась?

— А своим. Всем своим. Чем ещё? Работой я в ту пору не избита была, из себя аккуратная, улыбистая. Во мне солнышко любило играть, я уж про себя это знала и набиралась солнышка побольше. Потом-то отыгра-ало! — протянула она, проводя границу. — Потом всё. Сразу затмение зашло. Отревела опосле похоронки, пообгляделась, с чем осталась. Двое ребятишек, одному пять год ков, другому три. А младшенький ещё и слабенький, никак в тело не мог войти, ручки-ножки как прутики...

— А папы, значит, тогда ещё не было? — пробовала Вика спрямить бабушкин рассказ.

— Папы твово не было. Он из другого замеса. Похоронку на Николая принесли зимой, вскорости война кончилась, а осенью, как поля подобрали, прихожу повечеру домой, какой-то мужик на брёвнышках под окошками сидит. В шинельке в военной, в сапогах. Меня увидал — поднялся. «Я, — говорит, — вместе с вашим мужем воевал и был при нём, когда он от раны смертельной помер. Я, — говорит, — писал вам, как было... получали моё письмо?»

Письмо такое было, оно и потеперь у меня в сохранности. Зашли мы в избу, давай я чай гоношить. А сама всё оглядываюсь на него, всё думаю: зачем приехал? И ехать не близко, из-под самого из-под Урала, гора поперёк земли так называется. Как снял шинельку — худой, длинный, шея колышком стоит, руки-ноги, как у мальчонки мово, у Васьки, болтаются. По всему видать, досталось солдатику. Один раз был раненный и другой раз контуженный. Контузия получилась хужей раны, он никак не мог её в докончательности снять.

— Ну и что? — не выдержала Вика. — Вы пили чай, и он сказал, что его прислал первый дедушка вместо себя?

— Не егози, — одёрнула Наталья. — Это у вас — раз, и готово. В первый день он только и сказал, что дал Николаю слово проведать нас. Я отвела его ночевать к старикам. Ты по воду ходишь по заулку... третья изба по правую руку, на углу, совсем уж старенькая, под тесовой крышей... это наш был дом, у меня там отец с матерью жили. Ну и я там жила, покуль мы с Николаем здесь не построились. Отвела я его туда, забрала ребятишек ... они, ребятишки, когда я на работе, у стариков оставались. Он ребятишкам гостинцы дал, по большому куску сахару. Приметила, как уходила: отец за-ради такого гостя из запасу бутылку достал, а он пить не стал.Мне, говорит, контузия не позволяет...

Набираясь сил, Наталья придержала рассказ. Тишина стояла такая, что словно бы потрескивание звёздочек доносилось с неба тонким сухим шуршанием. Спущенная с постели, болтающаяся рука Вики виделась несоразмерно большой и неестественно белой, окостеневшей. И уже не из левого, а из правого окошка смотрел на Вику запрокидывающийся серпик месяца.

— Ну другой день он пришёл с утра, — без подталкивания продолжила Наталья. — Я, говорит, вчера не всё сказал. Его Семёном звали, твой отец — Семёнович. Прошу, говорит, меня выслушать до конца и не удивляться, а дать свою волю. Я так и закаменела, в голову что ударило: живой, думаю, Николай, но сильно покалеченный и боится показаться. А он говорит... он вот какую страсть говорит. Будто просил Николай прийти ко мне и передать его пожеланию. Сильно, мол, любил он меня и дал мне перед смертью вольную от себя.

Какую вольную? Выйти за другого. Стоит в шинельке, я его и раздеться не позвала, голова дёргается... это у него от контузии... как за нервы заденет, голову поддёргивает... не так чтоб сильно, но заметно. И говорит... Мне, говорит, Николай сказал, что нигде, во всём белом свете не найду я бабу лутше и добрей, чем ты. А тебе от него завещания, что будет тебе со мной хорошо. Вот такая смертная воля. Я так и села...

— Но тебе же приятно было, что он тебе предложение сделал? — спросила Вика, неумело подтрунивая.

Наталья не стала отвечать.

— «И ты за-ради этого поехал?» — спрашиваю его.

«Поехал». — «Отец, мать есть у тебя?» — «Мать померла, отец есть». — «Что это за приказания такая, что от отца, от братьев, поди, от сестёр пошёл неведомо куда и про родню забыл?» Молчит. «Что за приказания такая лютая?» — «Что в ней, — говорит, — лютого? Ты Николая любила, а я ему верил. Я тебя не знал, ты меня не знала, а он знал и тебя, и меня. Он бы зря не стал нас сводить». — «Не-ет, ты голову, — говорю, — на место поставь и подумай: на что тебе брать чужую бабу с хвостами, когда теперь молодых девок невпересчёт? На что? Во мне уж теперь ни одной сочинки для любовей не осталось, я тебе совсем даже негожая. Я, поди, старше тебя». Стала спрашивать про годы — так и есть: на три годочка я старше. «Ты, видно, — говорю, — хороший человек, Николай плохого не подослал бы, но я твою милость принять не могу. Уходи, уезжай». Он постоял, постоял и ушёл.

— Ушёл?! — поразилась Вика. — Как ушёл? Откуда же он потом взялся?

— Ушёл, уехал, — подтвердила Наталья ровным голосом и перевела дух. — А недели через три или там через сколько, снег уж лёг, — с торбой обратно. Это он на зиму одёжу привёз. Ко мне не зашёл, встал на постой у моих стариков. Прямо родня. Начал ходить на колхозную работу. Я на него не гляжу, будто его и нету, и он не глядит, будто не из-за меня воротился.

Вика опять не удержалась:

— Ну, бабушка, какие же вы раньше были забавные!

А ты уж его полюбила, да?

— Да какая любовь?!

— У вас что, и любви в то время по второму разу не было?

— Слушай, — с досадой отвечала Наталья, недовольная, что её перебивают, как ей казалось, глупостью. — Любовь была, как не быть, да другая, ранешная, она куски, как побирушка, не собирала. Я как думала: не ровня он мне. Зачем мне себя травить, его дурить, зачем людей смешить, если никакая мы не пара? На побывку к себе брать не хотела, это не для меня, а для жизни устоятельной ровня нужна.

Наталья замолчала. Всё-таки сбилась она с рассказа, потеряла нитку, которую тянула, и теперь словно бы нашаривала её, перебирая торчащие прихваты.

— Ну, живёт, — повздыхав, повела она дальше. — Ребятишки там, у стариков, и он там. Стал их к себе приучать. Они уж и домой не идут. Сам же и приведёт, уговорит, что до завтрашнего только дня расстаются, а со мной разговор самый посторонний. Борьба у нас пошла — кто кого переборет. Я упористая, и он на войне закалённый. Вижу, он мою же силу супротив меня сколотил, ребятишки души в нём не чают, а там и старики его сторону взяли. Особливо мать. Пошло на меня нажимание со всех сторон. Бабы в деревне корят: дура да дура. А сам вроде и ни при чём, даже и не подступает.

Вика рассмеялась:

— А тебе уже обидно, что не подступает. Ты уж ревнуешь...

— Я не ревную, а обложили. Это бы ладно, это бы я выдюжила, я баба крепостная...

— С чего ты крепостная? Крепостные при царе были. Крепкая, что ли, ты хотела сказать?

— Я любой приступ бы выдюжила, это мне нипочём, — повторила Наталья не без похвальбы. — Но я говорю: он был контуженный, больной. А контузия такая: лягет — и весь свет ему не мил. Не слышит ничё и не видит, глаза страхом каким-то зайдутся. Кой-никак оторвёт себя от кровати, встанет, а идти не может. Потом опять ничё. Ну вот. Смотрела я, смотрела и высмотрела, что это я ему нужна, что без меня он долго не протянет.

— И ты его за это полюбила?

— Что ты всё: полюбила, полюбила... — без раздражения, спокойно ответила Наталья. — Это уж вы любитесь, покуль сердце горячее. А я через сколько-то месяцев, это уж вода побежала по весне, смирилась и позвала его. Без всяких любовей. Чему быть, того не миновать.

Он пришёл и стал за хозяина. Семь годов мы с ним прожили душа в душу, дай-то Бог так кажному. И в год потом загас. Не жилец он был на белом свете, я это знала.

Но мне и семь годов хватило на всю остатную жизню.

— Он что — лучше был первого дедушки? — спросила Вика, уже теряя интерес и сползая в постель: история кончилась.

— Отшлёпать бы тебя за такие разговоры, — слабо возмутилась Наталья. — Так я тебе скажу, внученька.

Я древняя старуха, столько годов прожила, что на две могилы хватит. Источилася вся от жизни. И отсюда, с высокой моей горушки, кажется мне: не два мужика у меня было, а один. В одного сошлось. На войну уходил такой, а воротился не такой. Ну так а что с войны и спрашивать? Война и есть война. Ты говоришь... молоденькая, без подумы говоришь... Когда он прикасался ко мне... струнку за стрункой перебирал, лепесток за лепестком. Чужой так не сумеет.

— Забавная ты, бабушка, — неопределённо сказала Вика и громко, со вкусом зевнула.

— Вот поживёшь с моё, и даст тебе Бог такую женочку поговорить со внукой. И скажет она тебе: забавная ты старуха. Не отказывайся: и ты будешь забавная.

Куда деться? Ох, Вихтория, жизня — спаси и помилуй... Устою возьми. Без устои так тебя истреплет, что и концов не найдёшь.

Наталья отлежала спину и со стоном повернулась на бок. Вика уже посапывала. Её лицо, большое и белое, лежало на подушке в бледном венчике ночного света, склонившись чуть набок, на подставленную руку. Наталья вгляделась: нет, неспокойно засыпала девчонка — подёргивались, одновременно вздрагивая, плечи, левая рука, ища гнезда, оглаживала живот, дыхание то принималось частить, то переходило в плавные неслышные гребки.

...С тихим звоном билась в стеклину звёздная россыпь, с тихим плеском наплывал и холодно замирал свет. Стояла глубокая ночь, ни звука не доносилось из деревни. И только небо, разворачиваясь, всё играло и играло мириадами острых вспышек, выписывая и предвещая своими огненными письменами завтрашнюю неотвратимость».

Питання: 

Як ви розумієте слова Наталії: «Хочешь не хочешь, а надо сознаваться: всё тепери не так. На холодный ветер, как собачонку, выгнали человека, и гонит его какая-то сила, гонит, никак не даст остановиться. Самая жизнь гончей породы. А он уж и привык, ему другого и не надо. Только на бегу и кажется ему, что он живет. А как остановится — страшно. Видно, как всё кругом перекошено, перекручено...» (Відповіді дітей)

Як ви розумієте стан Віки? Що вона має на увазі, кажучи: «Все надоело.» (По-своєму Віка переживає за себе, мабуть розуміє, що поступила не так. А як треба, не знає. Віка говорить про цілеспрямованість, але сама цілей і інтересу в житті не має. У ній, мабуть, щось зламалося, і вона не знає, як жити далі.)

Як ви розумієте останні слова Наталії в розмові: «Устою возьми. Без устои так тебя истреплет, что и концов не найдёшь»? Що, з точки зору Наталії, повинно зберігатися в жіночій душі, не дивлячись на будь-які зміни?

Як, на думку героїнь, стати щасливою?  (У бабусі і у внучки своя думка. Віка: «Жінка тепер сильніше. Вона взагалі на перший план виходить». ««Женщина теперь сильнее. Она вообще на первый план выходит». «Женщина сейчас ценится… та женщина ценится, которая целеустремлённая». Наталія: ««Да не надо сильнее. Надо любее. Любее любой» «Куда стрелёная?» «Самые разнесчастные бабы») 

Розповідь Наталії про своє життя — це розповідь про любов, як бути «любее любой».

Що таке любов, на думку Наталії? (Любити — означає жаліти, піклуватися, терпіти, співпереживати, зберігати і зберігати, це здатність до старості «светить искриночкой, звёздочкой»

Яка має бути любов, на думку юної Віки? Чому нам важко відповісти на це питання? (У неї самої немає відповіді на це питання)  

Хочеться вірити, що Віка знайде свою дорогу, не дивлячись на життєві перешкоди. Що б ви порадили їй? (Відповіді дітей)

Виховна година. ЛЮБОВ В МОЇЙ СІМ'Ї

Мета: 

- освоєння етичного поняття «любов»;

- виховувати любов та пошану до батьків. 

Обладнання:

- папір для відповідей на питання, ручки;

- dvd-програвач, телевізор, фільм фестивалю «Сім'я Росії» «День народження».

Хід уроку 

Читання казки А. Ісаакяна «У солнца» з подальшим обговоренням

Давно это было. В подворотне богатого дома жил малыш-сирота, одетый в лохмотья. Прислонясь спиной к стене, он протягивал руку прохожим.

Весна еще только проклюнулась, но ближние горы уже зеленели, и ласковое весеннее солнце с добротою взирало на все окрестности.

Прохожие сновали по тротуару, и никто ни разу не глянул, не хотел глянуть на бедного сироту.

Когда солнце стало медленно клониться к вершине зеленой горы, подул холодный ветер, и бедного, бездомного мальчонку забила дрожь.

—  О, красное солнце, доброе солнце, ты одно меня согревало, зачем ты уходишь, оставляешь меня в этой холодной мгле? Ни матери-то, у меня нет, ни дома. Куда мне горемыке, деваться, к кому пойти. Вернись, забери меня с собой, доброе солнце!..

Малыш беззвучно плакал, и слезы катились по его изнеможенному лицу. А люди расходились по домам, и никто не видел и не слышал его. Никто не хотел видеть и слышать…

И солнце скользнуло за гору и… больше не показалось.

— Доброе солнце, я знаю, ты ушло к своей маме. Там, за горою, ваш дом. Я приду, приду к тебе. Скоро, очень скоро приду…

И несчастный малыш, весь дрожа от холода, хватаясь за стены домов богачей, все шел и шел, пока, наконец, не вышел из города.

Вот он добрался до ближайшей горы. Подъем был для него очень трудным – все камни и камни. Все ноги поотбивал. И болели они от этого нестерпимо, но мальчик, не останавливаясь, шел и шел вверх.

Опустилась кромешная тьма и укрыла зеленую гору черным покрывалом. Над вершиной зазывно поблескивали звезды. А ветер, холодный и сильный, все дул, завывая в ущельях и скалах.

Иногда вдруг проносились чернокрылые филины, промышляя в ночи добычу.

Малыш уверенно, без страха шел выше и выше.

И вдруг он услышал лай собаки. А спустя мгновение услышал еще и чей-то голос в ночи.

—  Кто ты? Куда путь держишь?

— Я мальчик. К солнцу иду. Не скажешь ли ты добрый человек, где дом солнца? Далеко или близко?

К мальчику подошел человек с лучиной в руках и ласково проговорил:

— Ты, наверное, устал? И к тому же не пивши, не евши? Пойдем-ка пока ко мне. Как же родители отпустили тебя одного в эдакий холод и тьму?

— Нет у меня родителей. Я сирота…

—  Пойдем, сыночек, ко мне, - снова сказал добрый незнакомец и, взяв мальчика за руку, повел к себе в дом.

А дом его – маленькая хижина.

Все домочадцы доброго человека сидели вокруг стола – жена и трое детишек.

В огромном дворе рядом с хижиной блеяли овцы. Человек этот был пастухом – пас отару в горах.

— Милые дети, я вам братца привел. Пусть отныне вас будет не трое, а четверо. Там, где кормятся трое, прокормится и четвертый. Любите друг друга. И обнимитесь-ка с новым братцем.

Раньше других мальчика обняла жена пастуха. Обняла и нежно, как мать расцеловала. Затем и дети подошли, по-братски обняли.

А мальчик от счастья только плакал.

Но вот все сели за стол, веселые, счастливые. Потом мать постелила постель и всех рядом уложила возле себя. Мальчик за день устал и потому тотчас сладко заснул.

Спал и все улыбался. Ему снилось, что он пришел, наконец, к солнцу, крепко-крепко обнял солнце и вот теперь спит, обнявшись с ним, согретый и обласканный.

И радость так переполняла сердце мальчика, что он проснулся.

Проснулся и видит: вовсе он не солнце, а братьев своих обнимает и еще крепко держится за руку матери.

Тут мальчик и понял, что солнце, оно здесь и есть, в этом доме. И он в объятьях солнца.

Питання:

Як ви думаєте, якою має бути сім'я, щоб її можна було порівняти з сонцем?

Чи зустрічали ви коли-небудь «сонячні» сім'ї?

Чи важко створити «сонячну» сім'ю? Що для цього потрібно?

Перерахуйте ознаки «сонячної» сім'ї.

Практичне завдання

Поділить аркуш паперу вертикальною лінією на дві частини. У лівій частині напишіть: «Це мої батьки зробили для мене» і перерахуйте, чим ви зобов'язані батькам. У правій частині напишіть: «Це я зробив для батьків». Перерахуйте, що для них зробили ви. Порівняйте отриманий результат. 

Слово вчителя з елементами бесіди

Питання до вас: за що ми любимо маму? За красу? За доброту? Ні.

За що мама любить своє дитя? За те, що воно миле? Ні, воно може вимахати під два метри і грубіянити, а вона його любить. Можна довго перераховувати, але так і не знайти межу або рису характеру, за якої ми любимо своїх близьких. І дійсно, її, цієї межі або такої риси характеру, — немає. Своє дитя люблять лише за те, що воно своє. Ось воно моє — і все! Погане, але моє!

Щоб зрозуміти, що таке справжня любов, звернемося до Священного Писання. От як визначає любов апостол Павло: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает» (1 Кор 13, 4–8). Це, звичайно, визначення ідеальної любові, її максима. Повторимо. Згідно з апостолом Павлом, любов має бути: жертовною (долготерпит, милосердствует, не раздражается); що не шукає свого, тобто любити треба не за щось, а просто так. Люблячи люди повинні вірити один одному (всему верит, всего надеется). І, нарешті, любов має бути вічною (никогда не перестает).

Читання розповіді В. Неміровіча-Данченко «Турченя»

із збірки «Искра Божия» з подальшим обговоренням

Послухайте ще одну історію про любов.

Сражение с турками кончилось, и два русских офицера ехали с поля битвы обратно в селение, где стояли. По дороге им попадались мертвые тела турецких и русских солдат. Они были рассеяны по всему полю.

Не проехали и версты, как сначала один из казаков, ехавших перед ними, а потом и другой, стали указывать что-то вдали. Затем казаки повернули лошадей в сторону, остановили их и сошли на землю.

— Что там? — крикнули офицеры.

Но казаки молчали, возясь над чем-то, лежавшим внизу. Офицеры дали шпоры коням и через минуту нагнали казаков.

— Что тут у вас? — спросили они.

Казаки расступились, и офицеры увидели, что перед ними в грязи, лицом кверху, лежал убитый турецкий солдат. Кровь запеклась у него на груди и страшно чернела сквозь прорванное пулей сукно синей куртки, ноги широко раскинуты. Поодаль лежало ружье со сломанным штыком. Прислонившись щекой к щеке убитого, сидела, крепко охватив его руками, крошечная девочка, даже не поднявшая глаз, когда к ней подошли. Казалось, она замерла совсем, ища защиты у него, у мертвого.

— Ах ты сердешная! — заговорил один из казаков. — Ты-то чем провинилась? Перед кем? Бедняжка, как дрожит!

И казак провел рукой по ее волосам.

Ребенок еще крепче прижался к щеке отца.

Один из казаков нашел у себя в кармане грязный кусок сахара. Он разжал руку девочки и положил ей сахар на ладонь. Она бессознательно, его даже не замечая, сжала ладонь опять.

— Надо взять ее с собою, — заговорил наконец один из офицеров.

Тогда казак, исполняя приказ, подошел было к девочке и хотел взять ее. Но как ни старался он взять ребенка, это ему не удалось. Девочка еще крепче прижималась к отцу, и, когда ее хотели оторвать от него, она начинала жалобно всхлипывать, так что у всех невольно обрывалось сердце.

Офицеры стояли кругом, соображая, как выйти из положения. Наконец один из офицеров сказал:

— Нельзя... нельзя оставить... Никак не возможно... Потому что холодно, туман... Возьмем ее отца...

— Убитого? — удивился другой офицер. — Помилуйте! Не хватает рук всех раненых перетащить, а тут возись еще с убитыми, которых все равно не воскресишь.

— Да... Но... Так-то она не пойдет... А за отцом пойдет.

Казаки живо добыли лежавшую невдалеке шинель, видимо оставленную каким-нибудь раненым; чтобы не мешала идти, развернули ее и, приподняв тело турецкого солдата, положили его на шинель. Уцепившаяся было за труп отца, девочка схватилась за шинель. Казаки пошли, стараясь шагать как можно тише, чтобы девочка могла поспеть за ними. Когда девочка уверилась, что «гяуры» (то есть русские) ничего дурного не делают ее отцу, она позволила положить и себя тоже на шинель, где сейчас же обняла тело отца и по-прежнему прижалась к нему щекой к щеке.

— Ишь ты, как любит! — заметил казак помоложе.

Другой старый казак старался отвернуться в сторону. Старому казаку не хотелось, чтобы офицеры заметили, что по его щекам текут слезы. Только потом он проговорил:

— Ишь какая! И у меня вот трехлеточек остался дома... Поди, тоже вспоминает батьку-то.

Только через час они добрались до деревни.

— Куда же теперь? — спросили казаки.

— Да на перевязочный пункт, разумеется... — ответил офицер. — Там доктор и сестра милосердия... Напоят ее, накормят.

Маленькая девочка, дичившаяся мужчин, как только увидела сестру милосердия, сразу оправилась и, держась одной рукой за руку отца, другою схватилась за белый передник сестры милосердия, точно прося ее быть своей покровительницей. Добрая женщина расцеловала малютку и так сумела успокоить ее, что та пошла к ней на руки.

— Ну, а с этим куда? Похоронить, что ли? — спрашивали казаки. — Убитого-то куда?

— Погоди, погоди! — сказал доктор, осматривающий трупы.

— Прежде всего, с чего это вы вообразили, что он убитый?

— Как же... Мы сами его подняли...

— Ничего это не доказывает. Он только обмер, бедняга. А сердце его работает. Слабо, но работает. Девочка спасла отца!

Когда раздели солдата, то оказалось, что, несмотря на свою неподвижность, он еще не мертв. Жизнь еще теплилась в его раненом теле. А если бы казаки не заметили девочку, оба — и отец, и дочка — погибли бы на поле сражения.

Дня через три в ближайшем от поля сражения госпитале на койке лежал очнувшийся, хотя тяжело раненный, турецкий солдат, и тут же рядом с ним по-прежнему, щекой к щеке, сидела его маленькая дочка. Пулю у него из груди вынули. Благодаря ребенку, за турком было ухода больше, чем за другими. Она не оставляла отца ни на минуту!

Питання:

Що врятувало турецького солдата?

Яка була реакція козаків на вчинки дівчини? Про що задумався кожен з них? 

Скажіть, а що потрібно робити, якщо наші батьки не гідні поваги? (Відповіді дітей)

Перш ніж засудити за щось батьків, подумайте, а яким сином або дочкою є ви? Чи немає у вас недоліків? Чи замислювався хто-небудь з вас над тим, що мати батьків – це щастя. Проглянете, будь ласка, фільм про тих, хто позбавлений такого щастя.

Перегляд фільму фестивалю сім'я Росії «День народження»

Підсумкове слово вчителя

П'ята заповідь Божа свідчить: «Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Втор. 5, 16) Це єдина заповідь, за виконання якої обіцяється винагорода – благо на землі та довголіття.

П'ята заповідь є продовженням другої заповіді, даної нам Ісусом Христом: «Полюби ближнього свого, як самого себе». Любов до ближнього починається з любові і пошани до батьків. Саме вони - наші перші і найближчі «ближні». І любити їх, інколи, дуже важко. Іноді любити та піклуватися про рідних складніше, ніж любити незнайому людину. Щасливі батьки, що мають вдячних дітей. Зробіть же ваших батьків щасливими!